От детдомовца Саши отказались дважды: сначала родная мать, затем усыновители

...Панельная киевская многоэтажка. Вместе с хозяйкой двухкомнатной квартиры — привлекательной женщиной лет сорока — меня приветливо встретила длинноногая охотничья собака. Устраиваемся на диване. «Стенка» с хорошими книгами - Артур Хейли, Клиффорд Саймак, Лев Толстой. Много ухоженных растений. Пушистая черная кошка с удовольствием дает себя гладить. Вера Анатольевна рассказывает:

 

— Мы с мужем заканчивали Рижский авиационный институт и по распределению поехали в Красноярск, откуда он родом. Там у нас родился ребенок. Из-за заболевания легких в годик его не стало. Тогда мы работали в аэропорту. Муж — в техотделе, я в - плановом. Как-то под Новый год несколько человек от нашего профкома, в том числе и я, поехали в детский дом вручать малышам подарки. Там были проблемы с отоплением и нас попросили взять детей на несколько дней. Так в нашем доме оказался Саша, которого мы не выбирали. В это время он заболел пневмонией. Две-три недели мы его вытаскивали. А потом так жаль стало возвращать мальчика обратно, что мы подумали: а не оставить ли его совсем?

 

 

— Мы к нему привыкли и подумали: может быть, это провидение Господне? Нашего собственного ребенка Бог взял, а нам посылает Сашу? Помню, рубашечка какая-то выцветшая на нем. Уши торчат, наголо стриженный. И так жалко — до дрожи просто. В детдоме сказали, что о родителях мальчика ничего не известно. Теперь я понимаю: нам заведомо солгали. Потому что позже, когда остро встал вопрос о его психическом здоровье, судья выяснил, что его родная мать страдала хроническим алкоголизмом. Сына оставила в роддоме.
 

Усыновление оформили буквально за месяц. Потом Саша опять заболел пневмонией. Оказалось, что нужна операция на легких. Я с ним поехала в Ленинград. Операция прошла удачно. После этого нам посоветовали ехать на море, где мы провели девять месяцев.
 

Саше тогда нужно было как раз идти в первый класс. Но он не выговаривал многих букв, мы год ходили к логопеду. Чтобы его развивать, я читала много специальной литературы, тесты покупала, увлеклась психологией.

 

— С самого начала он не понимал слова «нельзя». Запретишь — он все равно исподтишка сделает. На четвертом месяце пребывания у нас устроил пожар, включив старый телевизор, что в наше отсутствие делать ему запретили. Сгорело много вещей. Но это происшествие на него не подействовало. Мы купили новый телевизор, прятали шнур — он его находил и включал.

 

Года через два у Саши случился приступ — он упал, судороги были, но эпилепсию исключили. В это же время он стал убегать в «свой» детдом. Мы начали сомневаться в его психическом здоровье и подумали: не лучше ли ему будет в детдоме, раз он туда стремится? Обратились к руководству детского дома. Однако на нас начали давить — мол, теплотой, душевностью можно многое исправить. И еще посоветовали поменять место жительства, чтобы он не ходил в детдом. Когда Саше было 12 лет, мы, продав в Красноярске машину, гараж и квартиру, переехали в Киев, поскольку я уроженка этого города.

 

 

— Учиться он не хотел, как я с ним ни билась. Шестой класс закончил, а в 7-й и 8-й уже практически не ходил. Оценки ему ставили, жалея меня. На уроках он мог подойти к окну и просто смотреть.

 

 

— Мы не хотели из него делать Эйнштейна. Не надо нам высшее образование. Главное, чтобы человеком был. А он оказался вором. Вот ситуация, которая потрясла меня. Умирает моя бабушка. Естественно, суматоха. Люди должны прийти. А Саша, воспользовавшись общей суетой, украл все деньги. Просто взял и пошел на улицу гулять. Тогда ему было 14 лет. В доме покойник, а хоронить не на что. Я у этого ребенка в ногах валялась. Но деньги он так и не отдал, прогулял в автоматах, мальчиков поил кока-колой. С бабушкой просто вынесли мою душу.
 

Как-то муж вернулся из полета в четыре часа утра. У него оставались командировочные деньги всей бригады — около 200 долларов. Утром встал — денег нет. Саша забрал деньги и опять пропал. И таких случаев было много. Исчезла компьютерная приставка. «Саша, где она?» — спрашиваю. Оказалось, что он ее продал. Так же поступил с велосипедом отца, другими вещами.
 

Или такой эпизод. С куском пирога в руках Саша идет на улицу и пропадает на три недели. А потом возвращается как ни в чем не бывало: «Привет, что покушать?» Как будто он пять минут назад ушел. Специалисты называют это синдромом бродяжничества.
 

Когда тепло — в Гидропарке пропадает. Холодно — пересидит дома. Помылся, отъелся. Потом снова исчез на несколько недель. Места его обитания — вокзалы, базары. Жить с ним было просто невозможно. Я ему объясняю, что необходимо учиться, а он недоумевает: а зачем тогда люди построили аттракционы?

 

 

— Психологи советовали завести животных, чтобы ему было о ком заботиться. Взяли щенка. Но он к Каштану относился по настроению. Когда ему хочется поиграть — он играет. Когда не хочется — может пнуть ногой. Или пойдет с собакой на улицу, а возвращается один… То есть он отвлекся, а про Каштана забыл. А мы по массиву бегаем, ищем. И винить его за это нельзя — я сейчас это уже понимаю. Он живет совсем в другом мире. Ребенок ведь формируется, в основном, до пяти лет. А мы его взяли в семь.

 

 

— Скорее, безразличный. К нам относится как потребитель. Мы обязаны накормить, одеть. Утром встает — может не сказать «здравствуй», если у него нет настроения.

 

— Нам понадобилось четыре года, чтобы собрать все документы. Иной день у нас в квартире было по нескольку комиссий — из районо, детской комнаты милиции, школы. Если бы были основания лишить нас родительских прав — все бы проще решалось, говорили нам. А он твердил одно: хочу жить свободно, пробиваться в жизни сам. Если мне нужны будут родители, я найду родных.
 

Все разрешилось после того, как Саша, вернувшись домой ночью после пятидневных скитаний, с ножом пришел к нам в спальню. Если бы мы не проснулись, неизвестно, что бы произошло. Он даже имени своего не мог назвать. Мы вызвали «скорую» и его отвезли в больницу. Он пробыл там полтора месяца. Врачи поставили ему диагноз: генетически обусловленная психопатия. После лечения его определили в приют, а затем в интернат. Сейчас он заканчивает ПТУ, живет в общежитии.
 

В 1999 году состоялся суд, признавший усыновление недействительным из-за психического состояния Саши. Такого ребенка вообще не должны были отдавать на усыновление. Мне было тяжело отказаться от Саши. Неловко перед знакомыми, друзьями. Но я считаю, что мы правильно сделали. И в первую очередь для мальчика.

 

 

— Столько горя принес, а все равно его жаль. Когда я увидела Сашу в ноябре в одной рубашке, то чуть с ума не сошла. Где одежда? Не могла добиться правды. Конечно, он зашел к нам, надел свитер, куртку, набил сумки и уехал. Я каждый день за него молюсь и надеюсь на лучшее. Даже замечаю положительные изменения. Он сейчас не ворует — во всяком случае, мне не жаловались. Может, перерос? Когда он мне рассказывает, что его обворовывают в общежитии, я спрашиваю: а тебе это приятно? Кажется, он делает выводы. Я и к ясновидящей ходила. Она сказала, что он в 23 года женится, двое деток будет. Мне это елей на душу. Он рассказывает об успехах — например, что научился плитку класть, отложил 25 гривен. Теперь наши отношения улучшились. Я ему говорю: ты можешь последовать моим советам или нет. Он уходит — поцелует в щеку.

 

 

— В 1993 году пробовали, мне уже должны были подсаживать эмбрион. Я все анализы прошла, уплатила за процедуру. Но потом подумала: вдруг я буду любить этого ребенка больше, чем Сашу? Я побоялась себя, наверное. Потому что уже тогда начинались проблемы.

 

 

— Нормального ребенка сейчас выносить я не готова. Из-за пережитого у меня иейроэкзема развилась, и я год лечилась. Этот ребенок словно катком по нам проехал. Вот сегодня мы опять подняли эту тему. Я перед вашим приходом проговаривала речь, мучилась. Если я поставлю Сашу на очередь на квартиру, тогда, может быть, немного успокоюсь.

Медицинское заключение, выданное по просьбе Веры Анатольевны для суда, характеризовало Сашу как изворотливого, склонного к обману парнишку. Мне он таким не показался, несмотря на то, что его рассказ иногда противоречил тому, что говорила Вера Анатольевна. Хотя значительную часть жизни мальчик провел в благополучной обстановке, в окружении книг, выглядел он человеком иной социальной среды: узкий кругозор, неряшливый вид — давно не видавшие расчески торчащие волосы, грязноватая куртка.

 

 

— Когда они меня стали забирать из детдома на выходные, я испугался. Маленький был — мало ли что? Нас оттуда часто забирали разные люди. Если бы так, чтобы дети выбирали родителей... Купили мне вещи, игрушки — в общем, привлекли внимание. У меня разные болезни были. Они меня начали лечить — не больным же брать.

 

Потом меня усыновили, я пошел в садик. Но там мне не нравилось. Получается, что меня взяли и опять отдают. Зачем тогда ребенок нужен, если только утром и вечером его видишь? Я из садика убегал, когда мне было скучно. Просто не хотелось делать то, что требуют.

 

Когда дома никого не было, включал телевизор, хоть мне и запрещали — он был старый и мог загореться. Так, в принципе, и случилось. Я спокойно вышел к соседям — так и так, у меня что-то с телевизором. Сосед зашел — уже полквартиры сгорело.
 

Знаете, мама у меня нервная, потому что когда я опоздаю, то начинает меня лупить. Этого я ей простить не могу. А отец меня раньше любил — брал с собой в аэропорт, где он инженером работал. Я даже в кабине самолета летал. Иногда он пару раз мне ремнем даст — и мы с ним будем нормально после этого общаться.

 

— Хорошее в принципе только то, что они для меня все покупали и заботились обо мне.

 

 

— Я маме не мог ничего объяснить, не мог ей противостоять, и во всем был виноват только я. Например, у меня было расписание дня. Так жить я не могу — я не робот. Она вообще запрещала мне многое, закрывала меня от воли. Из Красноярска мы переехали в Киев. Купили здесь квартиру. Я пошел в 7-й класс, но опять не захотел учиться, прогуливал. Я за один час, который проводил на улице, готов был жизнь отдать. Солнце и все такое... Не можете меня понять — так зачем же брали? Учеба — это не то, что мне надо.
 

 

— Тогда я еще толком не знал, что мне по душе. Мне нравилась география. Но только когда учитель не по учебнику читал, а рассказывал, как ездил в путешествие. Алгебра вообще не нравилась. Например, сколько два плюс два я знаю. А корни и все такое — это лишнее. Репетитор, которого мне мама наняла по этому предмету, говорил, что у меня хорошие способности. Только нет желания учиться. Когда бабушка мамина умерла — а я с ней был дружен — я себя сильно запустил. Начал всякой ерундой заниматься. Но не наркотики, а...

 

 

— Да. В жизни надо все попробовать. Мне это понравилось. Когда плохое настроение, я мог пойти понюхать клея. Ухожу так от проблем, расслабляюсь.

 

 

— Я не помню, что делал, где был целую неделю перед этим. Друзья говорят, что запаха клея от меня не слышали. Очнулся в больнице. Мне сказали: надо месяц полежать — мы тебе диагноз поставим.

 

 

— Они мне еще раньше говорили: ты все равно в школу не ходишь. Может, сам пойдешь делать свою жизнь? В интернат, на государственное обеспечение. Чтобы нам нервы не мотать. Я говорю: без проблем, оформляйте.

 

После больницы родители боялись меня к себе домой брать и определили в приют. Они ко мне туда приходили. А потом и я в гости стал ездить, но только когда отца не было. Он сейчас против меня. Думает, что я такой же дурной. Затем меня оформили в интернат. Я подружился с преподавателями. Не с теми, что ради денег работают, а которые хотят для детей что-то сделать. Там я научился понимать детей. А это не все мамы умеют. Я заметил: чтобы ребенок тебя слушался, нужно присесть на корточки и так с ним разговаривать. Еще что: для ребенка важнее не мертвые игрушки, а, например, умение посадить дерево.

 

— Мне нравится дачная жизнь. Я бы картошку сажал.

 

 

— Что-то в этом роде.

 

 

— Сейчас я заканчиваю ПТУ. У меня практика, на стройке подсобником работаю. Будущая профессия — штукатур, плиточник, маляр. Живу в общежитии. Питаюсь в столовой училища. Дают на неделю паек на 51 гривну. Недавно у меня дверь выбили и паек забрали. Пытаюсь переселиться в другое общежитие, чтобы со взрослыми жить, а не с такими, как я. Молодым чуть ли не каждый день надо выпить. Постоянно стучат в дверь, толком не выспишься.

 

 

— Каждый месяц получаю сиротские и стипендию. И на практике мне бы платили, если бы я регулярно ходил на работу.

 

— Что бы ты хотел изменить в своей жизни?

 

— От страха избавиться хотелось бы, например. Я боюсь конфликтов, вспыльчивых людей. Я просто тогда убегаю. Мне и так хватает приключений на голову.

Я также встречалась с психологом ПТУ, где учится Саша. Вот что она мне рассказала:

 

— Это большая проблема — социальная адаптация сирот. Они, к сожалению, нередко отличаются от остальных: менее воспитанные, мало приученные к труду, часто агрессивные. Саша очень сложный мальчик. Желания учиться и работать у него немного. Пришлось столкнуться и с серьезными проступками Саши. За совершение кражи правоохранительные органы собирались завести на него уголовное дело. Его спасло медицинское заключение о психическом заболевании. Он прошел курс лечения. Мы стараемся помочь Саше выбрать верную дорогу и надеемся, что у него есть будущее. Ведь из многих очень трудных подростков вырастают прекрасные люди. Человек всю жизнь переосмысливает свои поступки, учится... Думаю, что годы, проведенные Сашей в семье, сказались на нем благотворно. Например, я не слышала от него сквернословия. Или чтобы он повысил голос. Он помогал мне подняться в автобус, при входе подавал руку. Он и теперь поддерживает с мамой отношения. Значит, не ожесточился. Что касается бывшей мамы Саши, то, конечно, трудно ожидать в таком случае глубоких материнских чувств. Ведь даже родная мать не всегда способна любить своего ребенка, пойти ради него на большие жертвы. Поэтому люди, которые решаются на усыновление, должны все хорошо взвесить: а хватит ли у них сил и мужества выполнять взятые родительские обязательства, даже если ребенок не будет оправдывать их надежд?

 

Наталья МАТВЕЕВА